КОЛОДЕЦ. Рассказ

Я открыл калитку во двор соседки тети Анисы… и застыл на месте от ужаса. Прямо на меня мчалась огромная, как теленок, черная собака. Ведра выпали из моих рук и с грохотом покатились по земле. Одним прыжком подскочив ко мне, лохматое чудовище вскинуло свои огромные лапы на мои плечи, рявкнуло грозно в лицо, будто в кошмарном сне лязгнули острые, как гвозди, зубы, из огненной пасти вывалился красный язык, горячая слюна с него обожгла мне шею. «Все, пропал», – успел подумать я, и земля ушла из-под ног.

– Гроза, фу, Гроза! – раздался вдруг чей-то голос.

И сразу тяжесть свалилась с меня. Открываю глаза. Собака уже в огороде, зядом со своим хозяином. Это сын тети Анисы, дядя Ринат, который приехал в отпуск. Он копает грядку и вовсю хохочет:

– Эй, сосед, ты что, испугался? Не бойся – не тронет, она ученая. Без команды мухи не обидит.

Я стискиваю зубы, чтобы остановить биение сердца и унять дрожь в коленах. Придя в себя, хватаю ведра и разворачиваюсь обратно домой.

– Эй, ты, вроде, за водой приходил? Что же ты не берешь? – крикнул мне сосед.

Но я даже не оглянулся. Заскочив к себе во двор, крепко захлопнул калитку,  запер ее на засов. Слезы, которые я сдерживал до сих пор, хлынули из глаз целым потоком. Мама развешивала на веревке белье, увидев меня, изменилась в ице.

– Что с тобой случилось, сынок? – бросилась она ко мне.

– Больше никогда… за водой не пойду, –  еле выговорил я сквозь
рыдания.

– Но почему, скажи, сынок?

– Меня собака чуть не загрызла. Тети Анисина. А говорят: не кусается. Если бы не дядя Ринат, она бы меня на куски разорвала.

– И чего они ее на цепь не посадят! – возмутилась мама. –  До смерти ребенка перепугали. Ладно, сынок, Аллах тебя уберег. Уж очень вода была нужна, а то бы и не послала. Такая маета с этой водой. Надо белье постирать – не остираешь, захочешь баню истопить – не истопишь. От колонки на улице толку совсем нет: без конца отключают. Опять вот насос поломался. А тетя Аниса от людей тоже совсем устала: и ближние, и дальние – все к ним за водой идут.

– Эх, был бы у нас свой колодец! –  вздохнул я.

– Оно, конечно, хорошо было бы, да ведь нет его у нас, сынок. Колодец копать – это очень трудное и хлопотное дело. Ладно, иди в дом, обедать пора. Стирку я отложу. К вечеру, может, воду дадут.

Дома я умылся холодной водой. Но лучше мне все равно не стало. Страшная оскаленная морда собаки так и стояла перед глазами. Тогда я сел на диван и, как я теперь понимаю, начал молиться: «О Аллах, –  просил я, –  сделай так. чтобы у нас появился свой колодец. А то мне стыдно, как девчонке, ходить по улице с ведрами. Если у нас будет колодец, я даже ни слова никому не скажу: пусть все приходят к нам за водой. И собаку свою, Актырнака, с цепи никогда не буду спускать. Буду примерным, всегда маму с папой буду слушаться. Пусть папа выкопает колодец…»

Отец наш – очень вспыльчивый человек. Все мы – и я, и сестренки, и даже мама – стараемся ни в чем не перечить ему. Да и устает сильно, работа у него тяжелая: механизатор он. Весной и осенью в полях днюет и ночует, зимой – на ремонте, а летом с комбайна не слезает. Колхозная техника нынче вся в негодность пришла: то одно, то другое летит. А достается – отцу: «Почему часто ломаешься?» А так он хороший. Когда бывает в настроении, берет меня с собой в мастерскую, даже трактор иногда водить разрешает. Раз мой друг Ильдарка чуть не лопнул от зависти, когда увидел меня за рулем трактора.

Только когда отец выпьет, – плохо. В таких случаях мы все ножи, веревки и всякое такое подальше прячем. Всю ночь колобродит. Маму за водкой посылает. А меня посадит перед собой и все допытывается: «Ты меня любишь? А пьяного тоже любишь?» Скажешь «люблю» – не верит: «Правду говори». Или он хочет, чтобы я сказал: «Когда выпьешь – не люблю?» В ответ на этот вопрос я всегда молчу. И даже во сне отец не может успокоиться – мечется на диване, бредит. Утром болеет. В год раза три-четыре так срывается.

После случая с собакой отец объявил, что нынче же закажет сруб для колодца. У меня от радости аж дух захватило: если и далее так дело пойдет, то уже на следующее лето мы будем со своим колодцем. Но едва я успел поделиться этой новостью с друзьями и соседями, как в районной газете вышло объявление: «Шесть бетонных колец продаются или обмениваются на свинину». Как раз прошлой осенью колхоз выдал маме зарплату поросенком. За это время он так вырос, стал таким толстым и жирным, что сейчас еле помещался в своем закутке. Его тут же погрузили на машину и со всеми ногами-потрохами отвезли тому человеку, который дал объявление, а в обмен привезли шесть бетонных колец. Теперь и сруб не нужен стал, еще проще.

Нашлись деньги и на то, чтобы помощников нанять. В воскресенье родители поехали в Уфу, где, говорят, в то время в большой цене была картошка. Очень довольные вернулись родители: нарасхват наша картошка пошла.

Потом отец сходил в правление. Хотя на «Беларусе», с ковшом, работает наш родственник дядя Фарит, разрешение, чтобы взять трактор, все равно нужно. «Возьмешь, но только горючее с тебя», –  поставил свое условие председа­тель колхоза. Что ж, и на том спасибо.

– В следующую пятницу начнем, –  объявил за ужином отец.

– Ураза ведь сейчас, может, подождем немного? – пробовала было возразить мама.

– Теперь пост никто не держит, –  отмел ее довод отец.– А через неделю-другую сенокос начнется, потом страда подойдет, не до колодца будет.

На том и порешили.

В назначенную пятницу мама разбудила меня пораньше, чтобы я сходил на другой конец деревни за Балбабаем. Он приходится нам близкой родней, поэтому мама зовет его дядей. А почему – Балбабай, что означает «дед-мед»? Не знаю. В деревне не только он один пчел держит. Однако его одного так называют. Может быть, потому, что каждый раз, когда качают мед, он угощает им всех детей, что живут с ним по соседству, да и остальных тоже.

Не успел я распахнуть калитку во двор Балбабая – он идет: оказывается, уже к нам собрался.

«Передал – придет», –  выпалил я маме и снова выскочил во двор. Возле забора уже были с вечера припасены отцом лопаты, лом, ведра, две лестницы, веревка. Я походил около них: измерив шагами, прикинул на земле длину колодца, сколько же это будет шесть-семь метров. Вышло порядочно. Как же это мы сумеем выкопать яму такой глубины? Недавно с отцом под столбы ямки копали, и то замучились, а тут столько метров…

В это время Балбабай появился. Должно быть, увидев в окно, мама вышла его встречать. Позвала поесть.

– У меня пост, дочка, спасибо за приглашение, –  отказался дед и присел на бревно рядом со мной. Хотя ему уже под восемьдесят, синие его глаза не потеряли зоркости: из-под седых, круто изогнутых бровей глядели они остро и живо.

– Гуси у вас есть, сынок? – спросил дед.

– Э-э-й-й, надоели уже. Гусак такой злой. Недавно меня так ущипнул, –  я показал, завернув штанину, синяк на ноге.

–  Эх, как он тебя! – хихикнул дед. – Ты что, от гуся убежать не мог?

– От них убежишь! Они как только вечер настанет, вон там, перед калиткой на огород, сгрудятся и сидят, прямо на дороге. Ни зайти, ни выйти. Как будто соли им там насыпали.

– Не соль, сынок, а подземные воды там близко проходят. Гусь – птица водяная, он воду под землей через семь слоев чует.

Я ахнул от удивления. Вот они какие, оказывается, гуси. То-то их там с места не сдвинешь.

В это время из дома вышел отец и остальные работники. Все поздоровались за руку с Балбабаем. Отец подсел к нему.

– Ну, вот и собрались мы, агай.

– Очень хорошо, очень хорошо, за болыиое дело, за святое дело взялись, улым.

– Ты, дед – мудрый человек, скажи, правильно ли место выбрали? – показал отец на кочку рядом со старым колодцем. –  И до дому, и до бани близко. Коль и раньше колодец здесь был, вода должна выйти. Ведь так?

– Тот прежний колодец мы копали с твоим покойным отцом, – сказал в ответ Балбабай.– После войны это было. Сосед Марван землю вытаскивал журавлем. Тогда все вручную делали. Дней пять, наверно, возились. Рассказывал отец-то?

– Нет, не рассказывал. Помню только, как однажды сруб подновляли.

– Хороший был сруб, дубовый. Дуб, он лет двадцать-тридцать держится, а который в воде, тот и все сто простоит.

Да, правду говоришь, вот и у нашего сруба только верхние венцы сгнили. Один раз сменили, и все на этом, болыпе руки так и не дошли. Потом и воды меньше стало. А как на улице колонку поставили, совсем забросили свой колодец, вода и ушла.

– В этот раз надо копать поближе вон к той калитке, – показал Балбабай. –  Если будет вода – только там и будет.

– Но тогда ведь придется забор разбирать, – почесал затылок отец. И все же какой бы он ни был упрямый, перечить старшему не осмелился. –  Ладно, – махнул рукой, – ломать так ломать. Давайте, мужики, для нас тут делов на три минуты. Иначе «Беларусь» не развернется.

Забор быстро убрали, и во двор въехал синий «Беларусь» с ковшом. Осторожно встав, выбрал удобное место, закрепился на нем четырьмя железными лапами, и работа началась. Трактор легко вонзил в землю ковш с острыми зубьями, захватил целую глыбу грунта и играючи перенес ее своей длинной рукой на другую сторону.

Я завороженно следил за дядей Фаритом. Сам он такой худой, маленький, а какая мощная техника его рукам повинуется. Эх, заметил бы он меня! Посадил бы рядом с собой. Но нет, не посадит, не оборачивается даже на меня…

К обеду «Беларусь» выкопал солидную яму глубиной метра три. Под конец он уже с трудом дотяпшался ковшом до дна и другого ее края. Поворачивается осторожно, как дед, у которого разболелась поясница. Если так далыне дело пойдет, колодец до ума придется руками доводить. И все-таки я надеялся, что вода вот-вот появится, и не придется вручную копать. Но воды не было в помине.

Мама позвала работников обедать. Балбабай опять отказался. Сказал, что пойдет к себе, мол, пока он здесь не нужен, а если понадобится, то пусть присылают за ним. Меня отправили за водкой. Мама подумала, что купленной не хватит: работа трудная, людей много. В магазине очередь оказалась длиннющая, и стоять пришлось долго. Когда я вернулся, все уже пообедали и приступили к работе. Отец и дядя Нуриман спустились вниз, на дно ямы, а дядя Фарит вместе с соседом дядей Ахметом вытаскивали наверх наполненные землей ведра.

Вручную дело подвигалось медленно. И чем глубже, тем болыпе сужалось внизу дно – копают-то так, чтобы только одно кольцо могло уместиться. А когда вдвоем стало совсем уже тесно, начали копать по одному.

В душу мою закралась тревога: выкопали вон уже сколько, наверное, метров шесть, а воды все нет. Не появится, что ли, она совсем? Неужели все наши мучения пропадут впустую? И стыд-то какой! Пацаны мне на улице проходу не дадут.

Найдя в саду среди яблонь укромный уголок, я снова стал просить: «О Аллах, сделай так, чтобы появилась вода…» Повторяю и повторяю, как заклинание.

Когда я снова вернулся к яме, дела здесь оказались совсем плохи. Земля пошла вперемежку с обломками белых камней. А вскоре совсем на сшгошной камень наткнулись. Надеясь, что под этим пластом уж наверняка есть вода. продолбили ломом еще с полметра. Однако чем далыпе, тем будто плотнее и тверже становился камень. И люди тоже устали. Сколько же можно долбить, все руки в мозолях.

Вот уже и солнце зашло. Стадо домой вернулось. Из ямы вылез отец – весь мокрый, перепачканный глиной, лицо чернее тучи: тут сразу упало настроение и у остальных мужиков. До самого последнего момента они верили, что вода все-таки будет, но теперь пропала надежда, «Что же теперь делать?» – подумал в отчаянии я.

– Фарит!  – внезапно крикнул отец. –  Заводи!

– Чего ради? – нехотя обернулся Фарит.

– «Чего-чего!» Давай закапывать! Что стоишь? Говорю, закапываем!

– Подожди-ка, не спеши, –  дядя Фарит произносил слова как-то невнятно, с расстановкой. –  Зароем, говоришь?.. Столько сделали… Давай дождемся утра… Вдруг появится…

Вышедшая на шум мама тоже поддержала дядю Фарита:

– Может, Балбабая позвать? Может, он что скажет?

– Ты мне совсем голову своим Балбабаем заморочила! – вспылил отец.– Мы же и так копали в том месте, которое он нам указал. Я сам зарою.

С этими словами отец почти бегом двинулся к трактору. Но дядя Фарит опередил его и, отстранив, сам залез в кабину. Завел, тронулся.

«Э-э-эх!»  – вырвалось горестно у меня.

И в этот момент с трактором что-то произошло: он чихнул, закашлялся и – заглох. Спрыгнув на землю, дядя Фарит начал копаться в двигателе. Отец гоже пытался найти причину поломки. Но, кажегся, дядя Фариг не обманул. Видно, на самом деле чго-го сломалось. Отец, махнув на все рукой, со злостью пнул колесо «Беларуся».

– Ладно, мужики, не вышло дело. Пропади он пропадом, эгог колодец! Чтоб провалигься ему! Давай, пошли ужинать. По сто грамм опрокинем, горе зальем.

Всю ночь бушевал отец. Водка, которую я принес из магазина, кончилась. Тогда он сходил куда-то еще за самогоном. Выпив и его, начал на чем свет ругать маму:

– Это ты мне мозги заморочила! Это тгы меня до печенок достала! Ты что, царская жена? Через два дома за водой сходить не можешь. Из-за тебя ребенка собака чуть не укусила. Тебе надо – ты и ходи. У людей вон жены сами носят – никто не надорвался. Послушался тебя, на свою голову. Вырыл людям на смех.

Досталось и Балбабаю:

– Этого, из ума выжившего старика, послушался! «Вот здесь выйдет!» Вышла, нате вам! На старом месте выкопал бы и все!

Потом до нас тоже добрался:

– Скройтесь с глаз моих долой! Идите в амбар ночевать.

В амбаре мы вчетвером улеглись на одной кровати и долго слушали голоса в доме, боясь только одного, чтобы отец драться на маму не стал. Уже перед самым рассветом, когда он наконец успокоился, мы пробрались обратно в дом. Но у мамы той ночью сна совсем не было. После всех волнений у младшей моей сестры случился приступ астмы. Потом стало плохо отцу. Еще стадо не ушло, когда мама разбудила меня и велела сходить за фельдшером. Отец лежал с синими бескровными губами, охая при каждом вздохе. Заснул он лишь после того, как пришел фельдшер и сделал ему укол.

Мама ушла доить корову. Отец лежал на диване, поджав под себя, как ребенок, колени. Большие его руки, которые, сколько он ни мыл, никак не мог отмыть от мазута дочиста, сложены под подбородком. Обветренное с желтизной лицо заросло темной щетиной, спутанные пряди давно не стриженных волос закрывают лоб и уши. Мне стало так жалко его, что я не удержался, заплакал. Слезы лились и от жалости к маме, к себе, и оттого, что ничего не получилось с колодцем.

За окном прошло стадо. Я умылся и вышел во двор. Заглянул в глубину зияющей ямы: а вдруг там ночью вода появилась? Но нет, сухо. Еще вчера яма манила к себе надеждой, все казалось: вот сейчас, вот скоро со дна забьет струйка чистой холодной воды. А сегодня… эта яма – как зев огромного дракона, который поглотил мою мечту о колодце.

И вдруг я вспомнил Балбабая, его слова: «Будет нужда – приходите». Ведь должен он что-то придумать, что-то сделать. С этой мыслью я побежал к нему. А он уже сам навстречу идет: «Знаю, знаю, что у вас тут ни с места, мне с утра передали. Я вчера еще хотел прийти взглянуть, да дети из города приехали, потому и не смог».

У калитки мы столкнулись с дядей Фаритом. Он уже успел покопаться в моторе и пытался завести свой трактор.

– Ну что будем делать? Закапывать? – обратился он к Балбабаю.

– Закопать всегда успеешь. Лучше оставь трактор да спустись в яму, приложи ухо к земле и послушай – нет ли какого шума или журчания.

– А ведь точно, как мы сами не догадались, – хлопнул себя по лбу дядя Фарит.

Надев вчерашнюю перепачканную глиной фуфайку и резиновые сапоги, он спустился по веревке на дно ямы. Снял кепку и приложил ухо к земле.

– А ведь слышно! – крикнул он. –  И близко совсем.

Мы спустили ему вниз лом и ведро. Он долбит камень, а мы поднимаем наверх одно полное ведро за другим. Не прошло, наверно, и часу, как показалась влажная, с песком перемешанная глина. И вот в какой-то момент вдруг хлынула вода и до щиколоток залила сапоги дяди Фариха.

Балбабай послал меня звать на колодец соседей, поторопив вдогонку: «Вода прибывает споро, шустрее оборачивайся, сынок. Нужно быстро насыпать на дно гравий и щебенку и опускать кольца».

Вот так у нас появился колодец. «Ваш колодец один на всю деревню такой, – говорят понимающие люди. –  Вода чистая, как слеза, мягкая, вкусная». Как же она не будет чистой, как же она не будет вкусной, если она с семи метров, через семь пластов сквозь камни наверх пробивается, если мы столько сил и нервов на нее положили.

В тот же день мы опустили кольца, закрепили их и – колодец готов. Сверху дополнительно еще два маленьких кольца установили. А на следующей неделе отец поставил высоченный, с длинным хвостом и с такой же длинной шеей «журавль». Пообещал и электрический насос купить, когда разбогатеем.

Пообещал… В тот же год его не стало. Произошло это после окончания уборки, когда в колхозе выдали положенный на трудодни хлеб. Как всегда, механи­заторы «обмыли» это событие. А на следующий день у отца случился приступ. Его отвезли в районную больницу, но и там врачи не смогли его спасти.

Даже пятидесяти не прожил отец… А я до сих пор никак не могу избавиться от одной упорно преследующей меня мысли. Почему в тот день, когда копали колодец и я молил Бога, чтобы он дал воду, почему я не попросил тогда, чтоб отец бросил пить? Мне кажется, Бог исполнил бы и эту мою просьбу. Почему я не попросил?..

Дильбар БУЛАТОВА.

Перевод с татарского Валерия Чарковского.

Фото: https://pixabay.com/